В лапах эскулапов

Материалы о воде / Огонь, вода и медные трубы / В лапах эскулапов

Страница 1

Здесь госпиталь. Больница. Лазарет

Здесь красный крест и белые халаты;

Здесь воздух состраданием согрет,

Здесь бранный меч на гипсовые латы,

Укрывшие прострелянную грудь,

Не смеет, не дерзает посягнуть

Вера Инбер. «Пулковский меридиан»

Все раненые просили пить. Потеря крови вызывает дефицит влаги в организме — отсюда и постоянное чувство жажды. Пить не давали. Только после операции хирург определит, кому можно дать воду. Мне это положение было известно, поэтому пришлось мобилизовать всю свою волю и стоически терпеть жажду. Порядок — есть порядок и его нельзя нарушать.

Переносили раненных бойцы, которые назывались санитарами. Они не пользовались носилками, а, взвалив раненного на спину, несли в операционную. Обращались они к раненным: — «Май милый» Видимо в их местности такое произношение. Санитары очень дорожили своей службой. Санбаты обычно расположены в 15 — 20 километрах от передовой и вероятность быть убитым или раненным ничтожно мала.

Дошла очередь и до меня. Санитар взвалил меня на спину и со словами «Май милый» — понес в операционную. Около хирургического стола он сказал:

— Ложись на стол!

Стол был залит кровью. Прошу вытереть его Медсестра со словами — «Ишь, ты какой!» — выполнила мою просьбу

Ко мне подошел молодой обросший бородой до самых глаз, хирург и медсестра. У них рот и нос были прикрыты марлевыми повязками. Поглядев на хирурга, подумал, что у него нет времени побриться. Все время приходиться оперировать раненных. В наступлении их очень много.

На пальцах левой руки врача блестели хромом многочисленные хирургические инструменты. Спустив мои шаровары, они похвалили повязку. Но потом, к величайшему моему изумлению, начали усердно рассматривать мои шаровары. Чтобы лучше рассмотреть, они даже наклонились над столом и, вдвоем, усердно изучали каждый квадратный сантиметр шаровар. Они шумно дышали. Их лица были сосредоточены.

Тут меня осенило: они ищут дырку от осколка, который ранил меня. Скорее всего, они заподозрили, что мое ранение дело моих рук.

В то время шла борьба с самострелами. Так назывались военные, которые сами себе наносили ранения. Их всегда расстреливали или отправляли в штрафные роты, что равносильно расстрелу.

Это недоверие мне очень не понравилось. Чувство унижения не покидало меня все это время. Меня подозревали в совершении такого гнусного преступления! Оставалось только молчать. Наконец оба, и хирург, и медсестра облегченно и шумно вздохнули — дырку от осколка в моих штанах они все же нашли.

Потом началось самое мучительное. В рану запустили зонд, чтобы определить, где осколок. Реакция с моей стороны была не совсем мужской. Если быть совсем точным, то — позорной. Каждое движение хирурга сопровождалось моим громким криком Этот крик вызван двумя причинами: во — первых болью, а во — вторых страхом. Мне было не ясно, что они еще сотворят со мной!.

Операцию обслуживали несколько медсестер. Одна из них держала мою голову. Ей, видимо, было жаль меня. Чувствую, как ее слезы падают на мое лицо. Другая медсестра держала руки. Еще одна держала меня за ноги. Впечатление было такое, что меня, как Иисуса Христа, распяли на кресте.

Затем начали замораживать ногу. Для этого в ногу толстыми шприцами сделали несколько уколов тоже очень болезненных. Уже потом, после операции, с удивлением увидел, что бедро моей ноги стал толстым, как у женщины,

А вот, когда хирург начал резать, боли совсем не было. Чувствую, что меня режут, а боли нет. Даже растерялся. Для порядка надо орать, а орать не хочется.