Чистая вода

Материалы о воде / Чистая вода / Чистая вода

Страница 72

Закрыв глаза, он видел болота, лежащие к югу, у озера Лангеванн, в искрящемся летнем свете; неподвижная раскаленная пыль на вереске, безумные горы, где снег никогда не тает полностью. Это его вотчина. Здесь неизменно царят покой и безопасность, и никто не может их отнять.

Юн вновь открыл глаза, заметил Германсена и в первый раз сам, без принуждения, задал вопрос: как, мол, хозяин завода отнесся к визиту полицейского, что сказал.

— Почти ничего,— неохотно произнес полицейский. Он стоял рядом с Юном и тоже наблюдал, как расчищенная дорожка продвигается от дома напротив в сторону ворот.— Но я, наверно, поспешил.

— Почему?

— Представителей моей профессии люди не всегда встречают обходительно. Это уж когда совсем припрет, когда плохо так, что мочи нет, тогда человек мудреет. Но иногда не хватает сил дождаться, пока он наберется мудрости.

— Да,— сказал Юн.

— Ты понимаешь, о чем я?

Полицейский стоял так близко, что Юн чувствовал его дыхание. На мгновение он вдруг подумал, что не только сам следил и подглядывал за всеми — в последниемесяцы кто-то присматривал и за ним.

— Это ты отправил письма директору школы? — спросил Германсен.

— Нет.

— На них нет отпечатков пальцев, и обращения вырезаны. Но очевидно, что адресованы они тебе. Кроме тебя, их мог отправить только один человек — Элизабет, но она их даже не видела.

— Врет.

Опять Элизабет. Если примешать сюда еще и ее, то история с письмами будет выглядеть гораздо глупее, чем думает заезжий полицейский.

— Ты хочешь сказать — она сама отправила письма или…

— Я ничего не хочу сказать. Письма не мои.

— В квартире, которую снимала Лиза, тоже нашли письма, в том числе от тебя. Но чего среди них нет, так это как раз ответов на письма, имеющиеся у нас. Не кажется ли тебе, что это странно?

Об этом Юн не думал.

— У нас есть основания предполагать, что их выкрали,— продолжал Германсен.— Ты в последнее время выезжал с острова?

— Нет.

— А в Копенгаген?

— Ну, это… Да.

— Что ты там делал?

Юн понятия не имел, что он там делал. Был, и все. Он редко мог сказать, почему поступил так или иначе, просто совершал то, что должен, исходя из всей своей жизни, точно как течет по своему руслу река.

— Лизу искал,— ответил он.

— Хотя знал, что ее там нет?

— Я не знал.

— То, что она пишет об отце, не очень красиво. Кроме тебя, она с кем-нибудь еще на острове переписывалась?

— Не знаю.

Германсен снова улыбнулся.

На обратном пути полицейский остановился на горном перевале и велел Юну выйти из машины. В багажнике у него оказалось ружье в кожаном футляре, обитом бархатом — очень дорогое сверхточное оружие, Юн никогда не видел ничего подобного, даже в рекламных буклетах. Ему было разрешено собрать ружье, он сделал это с трепетом и благоговением. Германсен открыл железный патронташ с пулями, достал рамку с мишенью. Оставшиеся часы того синего зимнего дня они лежали в сугробах и палили из ружья.

— Ты стреляешь как бог,— вот и все, что Германсен сказал. Этого эпизода со стрельбой полицейский никак не объяснил — он просто выпал из их общения как некая пауза. По крайней мере, Юн не мог связать его ни с чем, разве что Германсен хотел посмотреть, как он стреляет. Если, конечно, не считать своеобразным объяснением такой факт: когда они стали упаковывать ружья, полицейский кивнул и задумчиво пробурчал себе под нос, что стену дома перекрыли заново.